1. Главная
  2. Статьи
  3. Великие наркоманы Серебряного века

Великие наркоманы Серебряного века

Тема исследования наркотиков по культуре Серебряного века терпеливо ждет своего исследователя. Подкинем несколько имен и цитат, не все же из раза в раз вспоминать одного Михаила Афанасьевича Булгакова с его морфией. Ведь были, говорят, еще и Гумилев, Есенин, Брюсов, Хлебников — и многие, многие другие…

Кокаин

Богема обожала белый порошок, слегка прозванный «марафетом». Как пишет в своих воспоминаниях о предреволюционных характеристиках автор песни «Кокаинетка» Александр Вертинский, наркотик сперва продавался в аптеках, в запечатанных баночках по 1 грамму. Продукт немецкой фирмы «Марк», например, стоил полтинник за дозу. Потом начал развиваться рецепт, и «марафет» ушел на черный рынок, его стали разбавлять зубным порошком и мелом — как видно, кое-что остается в любой окружающей среде. Нюхали, по его словам, все: актеры, актрисы, поэты, художники; порошком последовательно «одалживались», как раньше одалживались понюшками нюхательного табака. 

Его продавали при входе в театр барышники вместе с билетами, как появилась газета 1913 года. «Кокаин был проклятием нашей молодости», — вспоминал «русский Пьеро». Пристрастившиеся к нему обитали в подвальных кабаре, белые как смерть, с кроваво-красными губами, с заметным до предела органом. На мозг действуют только очень крепкие напитки, которые как бы отрезвляли, «поставили на паузу» наркотический угар. Давно «подсевшие» погружались в результате удручающего, безнадежного отчаяния. Все это перемежалось периодами, когда казалось, что он гениален, — интересно, кем же признали себя находящимися в гении? Эпоха декаданса и высокий подъем культуры — надломленной, которая почти предстояла рухнуть — остро ощущалась всеми и увеличивалась подстегивание мозга.

Мужчины носили кокаин в пузырьках, женщины — в пудреницах. Ювелиры изготавливали «кокаинницы», типа портсигаров. Их и сейчас можно найти в современных антикварных лавках — главное, не перепутать с другими, вполне невинными предметами. Нюхать было модно. Первая жена Булгакова Татьяна Лаппа вспомнила, как впервые, не то в 1913-м, не то в 1914 году, муж кокаин. Сказал: «Надо попробовать. Давай попробуем». По словам ее, им не понравилось: Булгакова потянуло в сон, но раз было модно, то хотелось продегустировать.

В автобиографическом «Морфии» Михаила Афанасьевича, наоборот, очень подробно и с мазохистским сладострастием случается появление кокаина на собственном организме (включая другие наркотики). Впрочем, это «один раз проверил» для дамских воспоминаний о великих. Галина Бениславская вон утверждала, что Есенин кокаин понюхал лишь часто, уже в 20-е, при Айседоре. Пересказывает прелестную историю с ее словами: наркотик поэту дал коварный Иосиф Аксельрод, но Есенин, по его собственному признанию, ничего не букет — не действовало. Он показал Бениславской мундштук от гильзы, набитый белым порошком. Она от ужаса крикнула: «Сейчас же бросьте! Это еще что такое!» — и что есть сила ударила его по руке. Есенин, по ее словам, «растерянно, как мальчишка, понявший, что балует чем-то нехорошим и опасным, со страхом растопырил пальцы и уронил. Вид у него был такой: избавился, мол, от опасности». После чего поэт как следует отчитали: «Пробирал я его половину, и С.А., дрожащий, напуганный, прослушал и дал слово, что не только никогда в жизни не возьмет кокаина, а еще в морду даст, кто ему преподнесет то, что ему преподнесет ».

Вера подруги «С.А.» в его «чистоту» мила: в же разговоре Есенин ей пользовался, что поэт Николай Клюев заставляет его курить гашиш — отравить потому что хочет! При этом, по свидетельству той же дамы, злостным и совсем опустившимся кокаинистом был Алексей Ганин, также писавший стихии, близкий друг Есенина (свидетель на его свадьбе с Зинаидой Райх!), познакомившийся с ним еще в фельдшерском поезде в 1916 году, когда оба служили санитарами. Дружил «последний поэт деревни» и с дальневосточным футуристом Венедиктом Мартом — не только автором стихотворения «Каин кокаина», уж не будем гадать, чем навеянного, но и создам морфинистом и курильщиком опиума. Однако Март не виноват: в Харбине в 1920-х было трудно не уникальна, особенно если ты занимаешься переводом древнекитайской лирики. Под кокаином бузил, как выяснил писатель Николай Захаров-Мэнский, еще один приятель Есенина, имажинист, актер Борис Глубовской. Такое количество друзей-кокаинистов настораживает, но ничего не доказывает.

А вот нарком просвещения Анатолий Луначарский в своей брошюре «О быте» прямо говорит о пагубном пристрастии Есенина (через два года после его смерти): «Его подхватила интеллигенция футуро-имажинистская, кабацкая богема уцепилась за него, сделала из него вывеску и в то же время время научила его нюхать кокаин, пить водку, развратничать». выброс «Есенин и кокаин», «кокаин и Есенин» повторяется в двух абзацах четыре раза.

По словам Гиппиуса, баловался «марафетом» и Игорь Северянин. Футурист Сергей Бобров, «дергаясь своей скверной мордочкой эстета-преступника», по мнению Георгия Иванова, тоже кокаинист. Вера Судейкина в дневнике 1917 года пишет о композиторе Николае Цыбульском, что «он и кокаин нюхает, и опий курит». И это мы приводим только к слуху, источнику удалось проследить до многочисленных мемуаристов.

Легкость, с которой люди Серебряного века подсаживались на наркотики, совершенно естественна: они на них выросли. Только в начале ХХ века прекратились выбросы «вещества» в этом производстве — до кокаина и опиума, применяемых в препаратах для измельчения анестезии (зубной пыли), лекарствах от простуды и головной боли, «медицинских винах» и детских каплях, облегчающих прорезывание зубов . Были кокаиновые леденцы, облегчавшие боль в горле, порошок от насморка; применяется как наркотик и как лекарство при стенокардии. Брокгауз еще в 1909 году использовал кокаин в качестве средств от болезней на море (спорим, действительно полезно?). Использовался он для местного наркоза — в виде солянокислого раствора. Все это к началу Второй мировой войны уже было запрещено, однако предрасположенность к предрасположенности к риску остаться.

Слово «кокаин» в поэзии 1910–1920-х годов употреблялось почти с той же частотой, с какой поэты пушкинской поры писали про «клико» и «аи». Алымов призывает: «Не вдыхай магнолий кокаина!» Шенгели описывает «колкий сахар кокаина».

У Несмелова: «А женщина с кокаином / К ноздрям поднесла щепоть».

 Маяковский: «Горсточка звезд, / ори! / Шарахайся испуганно, вечер-инок! Идем! / Раздуем на самок / ноздри, / выеденные зубами кокаина!» У Пастернака: «…Сыпан зимами с копытом!»

У Земенкова: «Лицо синеет, как зажженная серная спичка».

У Савина: «Я в сердце впрыскиваю пряный, / Тягучий кокаин стихов». Сельвинский, Саша Черный, многие другие — короче, слово входило в оперативный поэтический словарь. Даже, прошу прощения, Николай Островский в «Как закалялась сталь» пишет поэтической прозой о красавице: «Чувственные ноздри, знакомые с кокаином, вздрагивали». В 1934 году в эмиграции под псевдонимом М. Агеев вышел «Роман с кокаином», посвященный общению главного вопроса с наркотиками. Подозревали даже, что авторство Набокову принадлежит, — на самом деле Марк Леви.

Опиум/гашиш/эфир

С точки зрения привлечения к ответственности у русских писателей были иные, более созерцательные и восторженные. Дело в том, что у гашиша была большая литературная Традиция (с буквами). Речь не об одной только «Исповеди англичанина, употреблявшего опиум» (1821) де Квинси, а о более близком прошлом. В Париже с 40-х годов прошлого века такой Le Club des Hashischins, куда ходить — кто беседовать, кто употребляет — и Дюма, и Гюго, и Бальзак. И самое главное для наших героев — заглянули поэты Теофиль Готье, Шарль Бодлер, Поль Верлен и Артюр Рембо. И эти литераторы с большим смаком описывали испытанные ощущения — что служило вполне себе образцом для поэтов русского языка Серебряного века, очень много переводили французов, подсматривая у них заодно эстетические и стихотворные размеры для своих последствий и сильно франтили. Первым вспоминается главный позер эпохи — Николай Гумилев. О его увлеченности свидетельствуют Эрих Голлербах (у которого он запросил трубку для курения опиума), Юрий Анненков, Павел Лукницкий. Да и сама Ахматова была совершенно уверена в том, что еще во время жизни с ней он «прибегал к этому снадобьям», несмотря на то, что она обнаруживает чудачества явно не одобряла. (Принимала ли наркотики Ахматова? Бывает, она к ним была равнодушна. По словам Михаила Мейлаха, когда у него случился инфаркт, в течение целого месяца кололи морфий. , — использовала Ахматова.

Вернемся к Гумилеву. Он увлекался и вдыхал эфира. Анненков оставил подробный рассказ, как они на квартире у инженера Бориса Каплуна (мужа Спесивцевой и кузена Урицкого) «ушел в мир сновидений» вместе с какой-то девушкой. Кстати, Гумилев оставил первое в русской художественной прозы описание трипа и нестандартных качеств, которые составляют примерно часть его достатка рассказа «Путешествие в страну эфира». Но увы, рассказ вообще эротический, про девушку и про их гипотетический секс, поэтому сегодня он кажется наивно-подростковым.

Эфир достать было легко. Опиум тоже. Как рассказывает Лаппа, который присвоил его для Булгакова, когда не было избрано морфия, еще в 1916 году он продавался в аптеках без рецепта, и его можно было забрать, побегав, сразу большую дозу. Прозаические мемуарные «каминг-ауты» обычно проходят в формате «я один раз тестирую». Например, поэт Георгий Иванов в «Китайских тенях» пишет, как из вежливости он выкурил с редактором «Биржевых ведомостей» Владимиром Бонди толстую папиросу, набитую гашишем. Собеседник ему предложил «красочные грезы — озера, пирамиды, пальмы». Вместо этого Иванов испытал легкую тошноту. «Я ошибся, — сказал на это Бонди, — вам нужен не гашиш, эфир, морфий». Журналист считает себя физиогномистом и по морщинам и складкам на лице, к какому именно наркотику склонен собеседник. Составить полную картину на основе мемуаров, разумеется, сложновато: о своем печальном опыте мало кто откровенничал, а про других писали в случае, когда скрывать это было абсолютно бесполезно, либо если проповеди к тому или иному персонажу неприязнь.

Тяжелым наркоманом был писатель Евгений Соловьев. В 1905 году Чуковский в тексте его отзыва описал, как «могучий талант» польстливо выпрашивал у него «гашиша», который у того отобрали. Или основание «кружка декадентов» поэт Александр Добролюбов, «с большим отличием, имевшим совершенное сходство с белой маской, из-за чего жутко чернели какие-то сказочно-восточные глаза», как записал его Бунин. По его же свидетельству, Добролюбов курил опиум и жевал гашиш. Светская львица поэтесса Паллада Богданова-Бельская курила папиросы с опиумом — для создания имиджа роковой красавицы (если верить Георгию Иванову). Некоторые явно проговариваются в своих текстах. Например, Анненский, вопрося о малороссийских красавицах в произведениях Гоголя, строго употребляет конкретное сравнение: «Поднимитесь на ступень, и недостижимую красоту вам уже только опий». Татьяна Вечорка в стихах не стеснялась: «Пока расплывчато в груди / Опий колобродит душный…» Ее перу также принадлежит стихотворение «А ты замечтался о тонких приятных ядах…», где есть и про хлоргидрат, и про опиум, и про веронал.

Подробно и обстоятельно описаны ощущения от смеси перегара опиума, или терьяка, с гашишем лирического героя стихотворения «Курильщик ширы» Велимира Хлебникова. Доктор Анфимов, рассказывая о своем медицинском случае, пишет, что еще в детстве Хлебников нюхал эфир. Во время жизни в Персии поэт пристрастился к возлежанию в чайхане и покуриванию там терьяка — так рассказывает о нем и художнике Мечиславе Доброковском их друг Алексей Костерин в «Русских дервишах». В поэтическом языке слово «опиум» встречается еще у Пушкина и давно уже приобрело переносное значение. Так что искать и вчитываться неинтересно. Только уже упоминавшийся Венедикт Март в 1922 году описывает все строго и по делу: «В игле проворной и вертлявой / Кусочек черного запестрита, / Горящий опиум-отрава / Взволнует пьяный аппетит». Вещество называлось все-таки словом «опий». Пастернак говорит именно об «опии», как и Волошин, Шенгели и Зенкевич. У Бориса Поплавского есть стихотворение «Караваны гашиша» (1918), где «варит опий в дыму голубом притонер».

С поиском слова «эфир» в лирике тоже проблемы, уж больно многозначно. А вот с «гашишем» все ясно, оно конкретное. Его воспевает, и не один раз, Иннокентий Анненский («сладостный гашиш»), упоминает Бенедикт Лившиц («вечно-женственный гашиш»). Борис Поплавский постепенно рассыпал «гашиш по столу», есть он у Брюсова, Владимира Нарбута, Асеева и даже у Волошина… ночное. / Все бледнее зарево заката…»

Оригинальный текст опубликован интернет-изданиями «Нож», материал доступен по ссылке

 

Следите за обновлениями на нашем телеграм-канале TalkingDrugs на английском.

предыдущий пост
Содержание под стражей за наркотики: центры принудительного лечения и гендерное насилие в Мексике
Следующий пост
Рассказ о «наркотике для изнасилования на свидании» был использован против потребителей ГОМК

Дополнительный контент

Продавцы коки в Боготе работают над дестигматизацией растения коки

В Канделарии — туристическом районе Боготы, Колумбия, — продавцы продуктов из коки активно участвуют в дестигматизации…