Тема влияния наркотиков на культуру Серебряного века terпеливо ждет своего исследователя. Подкинем несколько имен и цитат, не все же из раза в раз вспоминать одного Михаила Афанасьевича Булгакова с ego морфием. Ведь были, говорят, еще и Гумилев, Есенин, Брюсов, Хлебников — и многие, многие другие…
Kokaina
Богема обожала белый порошок, вскоре прозванный «maraфетом». Как пишет в своих воспоминаниях о предреволюционных годах автор песни «Кокаинетка» Александр Вертинский, наркотик сперва продавался открыто в аптеках, в запечатанных баночках по 1 grammu. Продукт немецкой фирмы «Марк», например, стоил полтинник за дозу. Потом начали требовать рецепт, и «maraфеt» ушел на черный рынок, ego stali разбавлять зубным порошком и м елом — как видим, кое-что остается неизменным в любую эпоху. Нюхали, по его словам, все: актеры, актрисы, поэты, художники; порошком предлагали «одалживаться», как раньше одалживались понюшками нюхательного табака.
Его продавали при входе в театр барышники вместе с билетами, как свидетельствует газета 1913 года. «Кокаин был проклятием нашей молодости», — вспоминал «русский Пьеро». Пристрастившиеся к нему сидели в подвальных кабаре, белые как смерть, с кроваво-красными губами, с истощенным д о предела организмом. Есть им не хотелось, на мозг действовали только очень крепкие напитки, которые как бы отрезвляли, «ставили на паузу» наркотический угар. Давно «подсевшие» погружались в атмосферу удручающего, безнадежного отчаяния. Все это перемежалось периодами, когда человеку казалось, что он гениален, — интересно, кем же чувствовали себ я настоящие гении? Эпоха декаданса и максимального взлета культуры — надломленной, которой вскоре предстояло рухнуть — остро ощущал ась всеми и требовала подстегивания мозга.
Мужчины носили кокаин в пузырьках, женщины — в пудреницах. Ювелиры изготавливали «кокаинницы», типа портсигаров. Их и сейчас можно в обилии найти в современных антикварных лавках — главное, не перепутать с другими, вполне невинными предметами. Нюхать было модно. Первая жена Булгакова Татьяна Лаппа вспоминала, как однажды, не то в 1913-м, не то в 1914 году, муж принес kokain. Сказал: «Надо попробовать. Давай попробуем». По ее словам, им не понравилось: Булгакова потянуло в сон, но раз было модно, то требовалось продегустировать.
В автобиографическом «Морфии» Михаил Афанасьевич, наоборот, очень подробно и с мазохистским сладострастием о писывает воздействие кокаина на свой организм (в числе других наркотиков). Впрочем, это «один раз попробовал» типично для дамских воспоминаний о великих. Галина Бениславская вон утверждала, что Есенин кокаин понюхал лишь однажды, уже в 20-е, при Айседоре. Пересказываем прелестную сцену с ее слов: наркотик поэту дал коварный Иосиф Аксельрод, но Есенин, по его со бственному признанию, ничего не почувствовал — не действовало. Он показал Бениславской мундштук от гильзы, набитый белым порошком. Она от ужаса крикнула: «Сейчас же бросьте! Tak, tak, tak!» — и что есть силы ударила его по руке. Есенин, по ее словам, «растерянно, как мальчишка, понявший, что балует чем-то нехорошим и опасным, со страхом растопырил пальцы и уронил. Вид у него был такой: избавился, мол, от опасности». После чего поэта как следует отчитали: «Пробирала я его полчаса, и С.А., дрожащий, напуганный, слушал и да л слово, что не только никогда в жизни в руки не возьмет кокаина, а еще в морду даст tomу, кто emu преподнесет ».
Вера подруги «С.А.» в его «чистоту» мила: в tom же разговоре Есенин ей жаловался, что поэт Николай Клюев заставляет его курить га шиш — отравить потому что хочет! При эtom, по свидетельству той же damы, злостным и совсем опустившимся кокаинистом был Алексей Ганин, также писавший стихи, близкий друг Есенина (свидетель на его свадьбе с Зинаидой Райх!), познакомившийся с ним еще в фельдшерском поезде в 1916 году, когда оба служили sanitarami. Дружил «последний поэт деревни» и с дальневосточным футуристом Венедиктом Мартом — не только автором стихотворени я «Каин кокаина», уж не будем гадать чем навеянного, но и известным морфинистом и курильщиком опиума. Однако Март не виноват: в Харбине в 1920-х было трудно этим не увлечься, особенно если ты занимаешься п ереводом древнекитайской liryki. Под кокаином бузил, как свидетельствует писатель Николай Захаров-Мэнский, еще ODIN приятель Есенина, имаж инист, актер Борис Глубовской. Такое количество друзей-кокаинистов настораживает, но ничего не доказывает.
А вот нарком просвещения Анатолий Луначарский в своей брошюре «О быте» прямо говорит о пагубном пристрастии Есенина (через два года после его смерти): «Его подхватила интеллигенция футуро-имажинистская, кабацкая богема уцепилась за него, сделала из него вывеску и в то же время научила его нюхать кокаин, пить водку, развратничать». Сочетание «Есенин и кокаин», «кокаин и Есенин» повторяется в двух абзацах раза четыре.
По словам Гиппиус, баловался «марафетом» i Игорь Северянин. To же кокаинист. Вера Судейкина в дневнике 1917 года пишет о композиторе Николае Цыбульском, что «он и кокаин нюхает, и опий kuryt». И это мы приводим только те слухи, источник которых смогли проследить до конкретного мемуариста.
***
Легкость, с какой люди Серебряного века подсаживались на на наркотики, совершенно естественна: они на них выросли. Только в начале ХХ столетия производители перестали добавлять «вещества» в свою продукцию — do этого кокаин и опиум применяли в препаратах для местной анестезии (зубной порошок), лекарствах от простуды и головной боли, «мед ицинских vinах» и даже детских каплях, облегчающих прорезывание зубов . Были кокаиновые леденцы, облегчавшие боль в горле, порошок от насморка; применялся наркотик и как лекарство при стенокардии. Брокгауз еще в 1909 году рекомендовал кокаин в качестве средства от морской болезни (спорим, действительно помогало? ). Использовался он для местного наркоза — в виде солянокислого раствора. Все это к началу Первой мировой войны уже было запрещено, однако потребительская предрасположенность вп олне могла остаться.
Слово «кокаин» в поэзии 1910–1920-х годов употреблялось почти с той же частотой, с какой поэты пушкинской поры писали про «клико» i «аи». Алымов призывал: «Не вдыхай магнолий кокаина!» Шенгели описывает «колкий сахар кокаина».
У Несмелова: «А женщина с кокаином / К ноздрям поднесла щепоть».
Маяковский: «Горсточка звезд, / ори! / Шарахайся испуганно, вечер-инок! tak! / Раздуем на самок / ноздри, / выеденные зубами кокаина!» У Пастернака: «…Сыпан зимами с копыт / Кокаин!»
У Земенкова: «Лицо синеет, как зажженная серная спичка / От кокаина».
У Савина: «Я в сердце впрыскиваю пряный, / Тягучий кокаин стихов». Сельвинский, Саша Черный, многие другие — короче, слово входило в оперативный поэтический словарь. Даже, прошу прощения, Николай Островский в «Как закалялась stalь» пишет поэтической прозой о красавице: «Чувственные ноздри, знакомые с кокаином, вздрагивали». В 1934 году в эмиграции под псевдонимом М. Агеев вышел «Роман с кокаином», целиком посвященный общению главного героя с наркотиками. Подозревали даже, что авторство принадлежит Набокову, — в итоге оказался Марк Леви.
Опиум/гашиш/эфир
С этим видом наркотиков взаимоотношения у rusских писателей были иные, более созерцательные и восторженны e. Дело в том, что у гашиша имелась литературная Традиция (с большой буквы). Речь не об одной только «Исповеди англичанина, употреблявшего опиум» (1821) де Квинси, а о более близком promować. В Париже с 40-х годов существовал такой Le Club des Hashischins, куда ходили — кто беседовать, кто употреблять — и Дюма, и Г юго, Бальзак. И самое главное для наших героев — туда заглядывали поэты Теофиль Готье, Шарль Бодлер, Поль Верлен и Артюр Рембо. И эти литераторы с большим смаком описывали испытанные ими ощущения — что служило вполне себе образцом для поэтов русского Серебряного века, которые очень много переводили французов, подсматривая у них заодно эстетику и стихотворные размеры для своих произведений i умения франтить. Первым вспоминается главный позер эпохи — Николай Гумилев. О его увлечении свидетельствуют Эрих Голлербах (у которого он просил трубку для курения опиума), Юрий Анненк ов, Павел Лукницкий. Да и сама Ахматова была совершенно уверена, что еще во время жизни с ней он «прибегал к этим снадобьям», хотя тщательно скрывал свои привычки от жены, поскольку ona подобных чудачеств явно не одобряла. (Принимала ли наркотики Ахматова? Видимо, ona к ним была равнодушна. По словам Михаила Мейлаха, когда у нее слу чился инфаркт, ей целый месяц кололи морфий. идениями «Ничего приятного в них не было , — отвечала Ахматова. — Ну, раз увидела у себя на постели кошку. Зачем мне кошка?»)
Вернемся к Гумилеву. Он увлекался и вдыханием эфира. Анненков оставил подробный рассказ, как они на квартире у инженера рицкого) «уходили в мир сновидений» вместе с какой-то девушкой. Кстати, именно Гумилев оставил первое в русской художественной прозы описание трипа и нестандартных ощущений, к оторое составляет примерно треть его небольшого рассказа «Путешествие в страну эфира». Но увы, вообще рассказ эротический, про девушку и про их гипотетический секс, поэтому сегодня он кажется наивно-подростковым.
Эфир достать было легко. Opisz to. Как рассказывает Лаппа, которая приносила его для Булгакова, когда не находилось морфия, еще в 1916 году on продавался в аптеках без рецепта, и можно было набрать, побегав, сразу большую дозу. Прозаические мемуарные «каминг-ауты» идут обычно в формате «я один раз попробовал». Например, поэт Георгий Иванов в «Китайских тенях» пишет, как из вежливости na выкурил с редактором «Биржев ых ведомостей» Владимиром Бонди толстую папиросу, набитую гашишем. Собеседник обещал emу «красочные грезы — озера, пирамиды, пальмы». Вместо этого Иванов испытал легкую тошноту. «Я ошибся, — сказал на это Бонди, — вам нужен не гашиш, а эфир, морфий». Журналист считал себя физиогномистом и по морщинам и складкам на лице определял, к какому именно наркотику склон ен собеседник. Составить полную картину на основе мемуаров, разумеется, сложновато: о своем печальном опыте мало кто откровенн ичал, а про других писали в случае, когда скрывать это было абсолютно бесполезно либо если испытывали к tomu lub иному персонажу неприязнь.
Тяжелым наркоманом был писатель Евгений Соловьев. В 1905 году Чуковский в тексте его памяти описывает, как «могучий талант» жалостливо выпрашивал у него «гашиша», который у того отобрали. Или основатель «кружка декадентов» поэт Александр Добролюбов, «с большим лицом, iмевшим совершенное сходств о с белой маской, из которой жутко чернели какие-to сказочно-восточные глаза», как описывал его Бунин. По его же свидетельству, Добролюбов курил опиум и жевал гашиш. Светская львица поэтесса Паллада Богданова-Бельская курила папиросы с опиумом — для создания имиджа рок овой красавицы (если верить Георгию Иванову). Некоторые явно проговариваются в своих текстах. Например, Анненский, рассуждая о малороссийских красавицах в произведениях Гоголя, спокойно употребляет с ледующее сравнение: «Поднимитесь ступенью выше, и недостижимую красоту даст вам уже только опий». Татьяна Вечорка в стихах не стеснялась: «Пока расплывчато в груди / Опий колобродит душный…» Ее перу такж е принадлежит стихотворение «А ты замечtalся о тонких приятных ядах…», где estь и про хлоргидрат, и про опи ум, и про веронал.
Подробно и обстоятельно описывает ощущения от смеси перегара опиума, или terьяка, с гашишем лирический гер ой стихотворения «Курильщик ширы» Велимира Хлебникова. Доктор Анфимов, рассказывая о его медицинском случае, пишет, что еще в детстве Хлебников нюхал эфир. Во время жизни в Персии поэт пристрастился к возлежанию в чайхане и покуриванию там terьяка — так рассказы вает о нем и художнике Мечиславе Доброковском их друг Алексей Костерин в «Русских дервишах». В поэтическом языке слово «опиум» встречается еще у Пушкина и давно уже приобрело переносное значение. Так что искать и вчитываться неинтересно. Только уже упоминавшийся Венедикт Март в 1922 r. вой / Кусочек черный запестрит, / Горящий опиум-отрава / Взволнует пьяный аппетит». Вещество называлось все-таки словом «опий». Пастернак говорит именно об «опии», как и Волошин, Шенгели и Зенкевич. У Бориса Поплавского есть стихотворение «Караваны гашиша» (1918), где «варит опий в дыму голубом притонер».
С поиском слова «эфир» в лирике тоже проблемы, уж больно многозначно. А вот с «гашишем» все ясно, оно конкретное. Его воспевает, и не один раз, Иннокентий Анненский («сладостный гашиш»), упоминает Бенедикт Лившиц («вечно-женст венный гашиш). Борис Поплавский призывает рассыпать «гашиш по столику», estь on у Брюсова, Владимира Нарбута, Асеева и да же у Волошина… Георгий Иванов, тот самый, которого тошнило с одного раза, пишет: «И, как тайного гашиша ароматы, / В воздухе носилося nie. / Все бледнее зарево заката…»
Оригинал текста опубликован интернет-изданием «Нож», материал доступен по ссылке
***
Следите за обновлениями на нашем telegram-kanał TalkingDrugs w języku rosyjskim.
