Портал TalkingDrugs продолжает публиковать краткие версии интервью с Дашей Очерет, советницей по реформе наркополитики Евразийской ассоциации снижения вреда (ЕАСВ) об основных понятиях современной наркополитики. Краткая версия первых двух интервью доступна здесь.
Полные тексты третьего и четвертого интервью читайте на сайте Еврайзийской сети людей,
употребляющих наркотики здесь и здесь
Саша Левин: Даша, тема нашего разговора – это права людей, употребляющих наркотики…
Даша Очерет: Это действительно тема спорная. Потому что тут нет однозначного ответа на вопрос, который ты мне не успел даже задать – о каких же правах мы можем говорить. То, что люди имеют неотъемлемое право использовать какие-то психоактивные вещества, чтобы менять собственное сознание, некое в кавычках «право на кайф» – это одна точка зрения. То, что такого права у них нет, но есть базовые права человека, которые не должны нарушаться и по отношению к потребителям наркотиков – другая.
Зачем вообще разделять эти две вещи? Как мне кажется, «право на кайф» входит в базовый пакет прав «просто человека». И тогда получается, что у «просто человека» есть «право на кайф», а не у потребителей какие-то дополнительные права.
Очевидность, что это одно и тоже, даже у многих экспертов в области прав человека вызывает сомнение. Как раз поэтому и важно понять, что именно мы должны отстаивать.
Тогда что ты понимаешь под «правом на кайф»?
Вот это вот «право на кайф» я не случайно взяла в кавычки. Я впервые услышала про концепцию прав человека применительно к сфере наркополитики, кажется, в 1999 или в 2000 году. Я работала тогда в организации «Врачи без границ-Голландия». И вот в какой-то момент к мне в руки попала книга, которая называлась «Right to use» («Право употреблять»). И там как раз обсуждался вопрос, с точки зрения международного права есть ли такое право употреблять наркотики или нет. В итоге книгу в переводе на русскаий мы назвали «Право на кайф», потому что речь в ней шла, конечно, о праве на использование наркотиков именно с целью получения удовольствия.
Так есть это самое «право на кайф»?
Однозначного ответа на этот вопрос до сих пор нет. Есть несколько точек зрения, и все они имеют свою аргументацию. У правозащитных организаций она своя, у правоведов и юристов – другая, у сообщества людей, употребляющих наркотики – третья, что и понятно.
Расскажи, пожалуйста, сначала про точку зрения сообщества на этот вопрос.
Я начну с позиции INPUD, Международной сети людей, употребляющих наркотики. Элиот Альберс (предыдущий директор INPUD) свое интервью, а также позиционный документ INPUD начинают с того, что у людей есть некое неотъемлемое право делать выбор. И в том числе выбор, какие психоактивные вещества употреблять. То есть с этой точки зрения у меня есть свобода выбора. Использовать для того, чтобы как-то поменять свое состояние, алкоголь или табак, или же – марихуану и героин. И именно его ограничивает и, с точки зрения INPUD, делает это в нарушение прав человека и Всеобщей декларации прав человека, запрет на употребление наркотиков.
А дальше, как мне кажется, следует очень важный момент, который затрагивает Альберс и на котором базируется позиция INPUD. Это такой краеугольный камень современной наркополитики в большинстве стран. Заключается он в том, что в результате нарушения права на употребление наркотиков само существование людей, употребляющих наркотики, становится преступлением.
То есть идет перенос с определенного поведения на того, кому оно принадлежит.
Допустим, перехожу я дорогу на красный свет. Да, меня могут оштрафовать, но это никак не криминализует и не характеризует меня лично как преступника. Я не начинаю сразу относиться к какой-то группе «людей, которые перебегают дорогу на красный свет». Общество и государство не говорит, что от нас нужно срочно защитить детей или снизить нашу популяцию в обществе. Хотя на самом деле, уровень смертности от дорожно-транспортных происшествий в значительной степени превышает вред от наркотиков, который мы имеем на сегодняшний день в большинстве стран мира.
Когда мы смотрим на наркополитику таких стран, как Россия, США и иже с ними, мы все равно видим, что люди, употребляющие наркотики, воспринимаются как нежелательная часть общества. Это означает, что человек, рожденный свободным и не важно по каким причинам попавший в группу людей, употребляющих наркотики, по сути лишается права на существование. То есть по факту рождения он как будто бы не такой равный по отношению к остальным людям.
Какие взгляды на этот вопрос у классических правозащитных организаций?
Если мы говорим про права человека, то в сознании, конечно, первой всплывает организация – Human Rights Watch (Хьюман Райтс Вотч). И у них есть как раз позиционный документ по наркотикам. Human Rights Watch – одни из первых, кто такую позицию сформировал. Они однозначно выступают против криминализации употребления наркотиков. То есть, запрета в виде криминальных санкций. Ведь криминализация употребления наркотиков невозможна без вмешательства в частную жизнь, а значит, криминализация снижает значимость права на неприкосновенность частной жизни. А это очень важная правозащитная концепция. То, что делаю я лично и что не отражается на окружающих меня людях – неприкосновенно. Это никого – в смысле полицию, государство и так далее – не должно волновать.
Также право на здоровье. Мы видим, что решения в области наркополитики принимаются зачастую с позиции и интересов некой общественной безопасности. И это становится более значимым, чем право на здоровье. Классический пример здесь – ограничение на использование опиатных обезболивающих средства для людей, допустим, страдающих онкологией или какими-то другими заболеваниями, где есть хронические боли. И чтобы якобы препятствовать попаданию этих микроскопических количеств морфина на черный рынок, людям до последнего не назначают опиоидные анальгетики. А если и выписывают, то всегда в недостаточном количестве, с огромными проблемами для пациента, для его семьи и для всей системы здравоохранения. Это все и нашего региона касается, конечно.
Еще Human Rights Watch делает акцент на том, что криминализация поддерживает организованную преступность и коррупцию. И, с другой стороны – что криминализация используется в качестве предлога для несоразмерного наказания, пыток и казней. До сих пор во многих странах продажа наркотиков является основанием для смертной казни. И очень долгое время единственная четкая позиция, которая была у правозащитных организаций по наркотикам, была связана как раз с требованием ее отмены. Они исходят и того, что тяжесть любого преступления, связанного с наркотиками, все равно недостаточно высока, чтобы оправдать применение смертной казни.
А что касается «права на кайф»?
Никакой дискуссии о том, есть ли у человека право употреблять наркотики или нет, я в документах Human Rights Watch не видела.
А есть ли позиция о наркотиках у Amnesty International (Международная амнистия)?
У Amnesty International позиция по наркополитике тоже есть. Они долго ее готовили – около двух лет, внутри организации было много споров. И вот, наконец, в июле этого года официально ее опубликовали. Опять-таки, они уверены, что смертную казнь за преступления, связанные с наркотиками, назначать нельзя. Также они выступают против обязательного или принудительного лечения наркозависимости. Это все, с точки зрения Amnesty International, нарушает международное законодательство. Они считают, что наркотики нужно декриминализовать, причем не только употребление и хранение, но и культивирование. Плюс, и это не может не радовать, что нужно декриминализовать также и ненасильственные преступления. То есть, в нашем контексте – это, например, кража, совершенная человеком с целью того, чтобы добыть деньги на наркотики. Людей не надо за это сажать в тюрьму, а необходимо принять какие-то альтернативные меры, чтобы они их не совершали.
Давай попробуем посмотреть соотношение прав и свобод, потому что это явно не синонимы, а понятия, близко друг с другом находящиеся.
Как я уже сказала, в позиции INPUD речь идет именно о свободе выбора, что государство не имеет права его ограничивать. И по определению, свобода – это отсутствие каких-то ограничений, законодательных в первую очередь. А права или право – это такая общая привилегия, которая предоставляется гражданам правительством. И если моя свобода – это то, что у меня есть, то мое право – это то, что государство должно мне предоставить, и быть гарантом этого.
То есть ограничение свободы причинно-следственным образом связано с увеличением прав?
В некоторым смысле, права и свободы даже являются противоположными явлениями. То есть чем больше в каком-то обществе свобод, тем меньше в нем гарантируется соблюдение прав. И наоборот – чем больше прав мы хотим, тем меньше свобод у нас остается. В том числе, и свободы выбора, о котором говорит INPUD.
В итоге все эти представления о свободе и праве на страновом уровне выливаются в репрессивные законы в отношении людей, употребляющих наркотики.
Речь идет о целесообразности – мы можем смотреть на тот или иной закон или запрет именно с этой точки зрения. И понятно, что в этом фокусе криминализация себя точно не оправдывает ни со стороны изменения ситуации с потреблением наркотиков, ни в плане минимизации затрат на решение этого вопроса. Но проблема здесь заключается в том, что зачастую даже государственные режимы зла, так сказать, могут принимать и применять целесообразные законы.
Что ты имеешь в виду?
Расскажу один из моих любимых примеров. Первый проект, который пытался посмотреть на наркополитику с точки зрения целесообразности, был проект «Countthecost». Мы его делали с Симоной Меркинайте тогда еще в ECCВ десять лет назад. Мы решили посчитать, сколько денег тратится на содержание людей, употребляющих наркотики, в тюрьмах в странах нашего региона. И сколько тратится, если их лечить. В итоге оказалось, что в Кыргызстане дешевле сажать в тюрьму, чем давать людям заместительную терапию. И мы такие – упс. И что нам с этим теперь делать. Дело в том, что условия содержания в кыргызских тюрьмах десять лет назад были такие, что люди тогда практически умирали от голода. И расходы на исполнение наказания были меньше, чем на проведение лечения. То есть, мы привыкли показывать, что в Европе или в США в 10 раз дешевле человека лечить, чем сажать. А вот в Кыргызстане оказалось все наоборот.
Итак, право, свобода, закон. И, наконец, репрессии. Откуда, как, почему? В 70-80-90-е годы уже все говорят, что единственная результативная политика по наркотикам – это легализация. Криминализация, даже в теории не может сработать во благо человечества. И при этом начинает развиваться политика нулевой толерантности, вот эта бесконечная война с наркотиками.
Которую развязал президент США Ричард Никсон. И который связал употребление наркотиков с преступностью… Тут важны тезисы, на которых строится сегодня наркополитика. Первый тезис, что употребление наркотиков – это не безвредный личный выбор или функция капитализма: это прямая опасность для потребителя и общества, в котором он живет. Второй тезис, что употребление наркотиков как меньшая угроза для потребителя и более высокий риск для невинных людей, которым из-за употребления наркотиков будет нанесен ущерб. И еще – нация, которая разрешает употребление наркотиков, становится диаметрально противоположной нации, где граждане живут свободно от насилия и страха.
Это все цитаты из Никсона?
Да. Они легли в сознание политиков всей планеты Земля, пережили самого Никсона на многие годы и до сих пор используются по всему миру. Вот она риторика современной наркополитики. Что человек, употребляющий наркотики, страшно опасен для общества. Но мир изменился. А эта риторика до сих пор доминирует 50 с лишним лет спустя в нашем мире. Согласно ей, употребление наркотиков является не актом личного выбора, не свободой и не правом, а общественно опасным деянием, которое затрагивает права тех, кто их не употребляет.
Подводя итоги, в какой точке понимания так называемого «права на кайф» мы сегодня находимся?
Употребление или не употребление наркотиков может быть выбором, свободой, правом или функцией свободной рыночной экономики.
В какую сторону двигаться, чтобы изменить ситуации в мировой наркополитике?
Более-менее простая рамка, в которой мы можем двигаться дальше, это как раз про консенсус по дискриминации. Все люди рождены свободными, и имеют право на защиту своих прав от нарушений, основанных исключительно на факте употребления наркотиков или наркотической зависимости. То есть все международные и правозащитные организации, которые что-то имеют сказать по этому вопросу, они сегодня однозначны в одном – это не может быть основанием для поражения в правах.
Мы же с этого и начали. Вот INPUD не боится говорить, что существует право выбора, чем я хочу менять свое сознание – алкоголем или наркотиками. И не надо государству влезать и ограничивать мою свободу.
И это главный вывод, который я сделала по итогам изучения этого вопроса. Собственно, с чего началась реформа в Португалии. С того, что там было официально признано, что люди помимо всего остального употребляют наркотики и в рекреационных целях. Не потому что они больные, не потому что им эти наркотики кто-то «впаривает». А просто потому что это их неотъемлемая часть жизни, и они делают это для удовольствия. И вот именно в этот момент наркополитика Португалии поменялась на 180 градусов.
Пока мы представляем всю ситуацию с наркотиками как историю про болезнь, да, мы выигрываем в каких-то судах, начинаем чувствовать какую-то почву под ногами, но это ограничивает нас серьезно в движении в сторону прогрессивной наркополитики. Если мы сами будем продолжать паталогизировать сообщество – вот мы больные люди, поэтому не надо нас сажать, если мы этим ограничимся, мы не сдвинемся дальше. Но если хотя бы организации снижения вреда, активисты, правозащитники, дружественные нам врачи и полицейские перестанут говорить о людях, употребляющих наркотики, как исключительно о больных, это уже будет сдвиг в позитивную сторону. И это можно сделать уже сегодня.
***
Можешь рассказать про тот самый момент, когда можно говорить о рождении современной наркополитики с ее репрессивным характером?
На самом деле, современная наркополитика имеет не долгую историю. Первый международный закон по наркотикам появился в 1909 году и касался регулирования в сфере опийной торговли. Но он не был глобальным, а носил статус межстранового. То есть, это был документ международного сотрудничества, но который покрывал не все страны.
Как мы знаем, ООН была не всегда. Был какой-то орган, который выполнял тогда эту роль?
Вообще вся эта история про создание международных организаций – это все только про 20 век. И вот с 20-го года прошлого века Лига Нацийначинает также затрагивать вопросы, связанные с оборотом наркотиков. В 1925 году принимается Международная конвенция по опиуму. И она затрагивает, как это ни удивительно, не только опиум, но еще и разные другие наркотики. Собственно, что делает Конвенция – она утверждает, что должны быть некие международные правила, какими наркотическими препаратами страны могут торговать. Это касается трех препаратов – индийская конопля, или каннабис, опиум и кока. Тогда же начинают появляться различные международные органы, которые призваны следить за объемами производства, хранением и продажей этих трех препаратов. Нужно понять, что на тот момент речь пока еще не идет о борьбе с наркотиками, а только о контроле.
То есть, возникает идея, что на глобальном уровне хорошо бы знать, сколько у нас какая страна производит наркотических препаратов, сколько хранит и какие поставки осуществляются в разные точки мира?
Да. Никто еще ничего не запрещает. Дальше, в 1931 году появляется следующий международный документ – Конвенция об ограничении производства и регулирования распространения наркотических средств. И вот это очень важный для нас документ. В 1925 году речь идет только о том, что правительства будут контролировать производство наркотических веществ, то есть речь идет о рынке. А в 1931 году уже речь идет о том, что производство должно быть ограничено медицинскими и научными нуждами.
Это важнейший момент в истории наркополитики, потому что Конвенция ставит запрет на рекреационное, то есть для собственного удовольствия употребление. А также на применение наркотических средств в религиозных и культурных целях.
В 1936 году Лигой наций принимается еще один документ – Конвенция о пресечении незаконного оборота опасных наркотиков. То есть, получается, что когда 1931 году ограничили производство медицинскими и научными целями, то тем самым породили нелегальный рынок и преступные сообщества, которые его обслуживали. Именно в 1936 году впервые появляется понятие накропреступность, и действия, связанные с наркотиками, которые начинают относиться к международным преступлениям.
Та же самая логика прослеживается после Второй мировой войны в действиях и в принятых конвенциях ООН по наркотикам.
В 1939 году начинается Вторая мировая война, в с появлением ООН в 1945 году воцаряется эпоха международного наркоконтроля, в которой мы существуем и сегодня. Но если раньше мы видим, что в документах Лиги наций фигурируют только опийный мак, конопля и листья коки, то Единая конвенция ООН о наркотических средствах 1961 года берет под международный контроль уже 119 наркотических средств. Конечно, это связано с развитием химической промышленности и с тем, что появляется все больше и больше синтетических аналогов традиционных веществ. Тот же самый метадон уже был синтезирован к 1961 году. Однако в основном все-таки речь идет о различных формах наркотических средств, которые делаются на натуральном сырье.
Конвенция также ввела в систему регулирования Комиссию по наркотическим средствам, или United Nations Commission on Narcotic Drugs (CND), которая ежегодно собирается в марте в Вене. В это же время создается и специализированное учреждение ООН – Международный комитет по контролю над наркотиками, или International Narcotics Control Board (INCB).
Дальше была Конвенция о психотропных веществах 1971 года.
Тоже интересная штука. Мы говорим о том, и совершенно справедливо, что жесткие меры по контролю за оборотом наркотиков 10-15 лет назад спровоцировали появление страшных и ужасных новых психоактивных веществ, или НВП. Но ничего нового в этом нет. Именно по той же самой причине в 1971 году была принята Конвенция о психотропных веществах. Потому что за 10 лет, начиная с 1961 года, то есть после принятия Единой конвенции о наркотических средствах и установления контроля за 119 наркотиками, на рынке появляется огромное количество новых психоактивных веществ.
60 лет логика остается та же самая. Сначала на международном уровне что-то запрещается и ограничивается. Это порождает черный рынок. А он уже формирует новые виды психоактивных веществ, которые не запрещены. Их запрещают, и все заново.
И, наконец, третья конвенция ООН по наркотикам?
В 1988 году появляется Конвенция о борьбе против незаконного оборота наркотических средств и психотропных веществ с фокусом на организованную преступность. И здесь мы снова видим ту же самую логику, что и у Лиги наций. Сначала запрещаем рекреационное использование, потом начинаем заниматься международной организованной преступностью.
Что происходит после принятия третьей конвенции по наркотикам?
Новых конвенций, слава богу, больше не принимается. Но с 1998 года начинают проходить глобальные встречи высокого уровня, на которых принимаются стратегические решения глобального масштаба. Так, на Специальной сессии Генеральной ассамблеи ООН 1998 года был достигнут консенсус в отношении глобальной цели ликвидации наркотиков во всем мире.
То есть, цель наркополитики во всем мире с 1998 года – ликвидировать наркотики?
Да, но уже на Встрече высокого уровня в 2009 году государства признаются, что у этой цели были «непреднамеренные и катастрофические последствия – эпидемия ВИЧ и гепатитов, криминализация, разгул коррупции, формирование и усиление теневой экономики». Но, тем не менее, вновь подчеркивается, что «уничтожить наркотики на всей планете» – это прекрасная цель. Просто государства плохо старались, чтобы ее реализовать.
Дальше 2016 год. Проходит опять Специальная сессия Генеральной ассамблеи ООН. Решили проводить это мероприятие по следующей причине – раз есть разделение стран по вопросам, связанным с наркотиками, так, может, сейчас их вес будет достаточно велик, чтобы наконец сказать, что цель мира без наркотиков изначально дурацкая для международной наркополитики. Целью должно быть – сохранение здоровья, уменьшение страданий, развитие системы помощи и т.д.
И хотя было очень много разговоров о возможном чуде, о смене основной направленности международной наркополитики в сторону чего-то адекватного, но итог дискуссий оказался таким – «мы не будем оспаривать Конвенции ООН по наркотикам или концепцию «мира, свободного от наркотиков». Ничего особо перспективного тогда не произошло.
На фоне того, что страны разделились, и некоторые в нарушение всех конвенций уже проводят реформы своей наркополитики – Португалия, Чехия, Канада и т.д., необходимо в принципе понять, как международные права и международные документы влияют на то, что происходит на локальном уровне.
Тут это все видно на примере каннабиса. Ведь в последние годы ситуация с марихуаной изменилась очень сильно. Во многих странах и даже в ряде штатов США она становится все более легальной. И этот процесс уже не остановить.
Если посмотреть на него с точки зрения твоего вопроса, то на глобальном уровне еще в 2004 году на Генеральной ассамблее ООН было принято решение провести глобальное исследование по каннабису. Подготовить доклад и наконец уже решить, марихуана – это вообще хорошо или плохо. В 2006 году такой доклад появился под названием «Каннабис: почему это важно». Там так аккуратно написано, что есть некая медицинская ценность некоторых соединений в каннабисе. И, в общем-то, все.
В 2009 году на Встрече высокого уровня этот вопрос вообще не был отражен в итоговом документе. Как будто каннабиса не существует. В 2016 году – та же самая ситуация. Я вот от Встречи высокого уровне 2019 года не ожидаю, что легализация каннабиса будет обсуждаться, но мало ли – вдруг все же что-то произойдет.
А следуют ли международным рекомендациям те, кто эти самые рекомендации проектирует и принимает?
Если кратко – те, кто проектирует международные рекомендации, сами им не следуют. Это сильные страны, которые самостоятельно определяют свою внутреннюю политику.
Что это за страны? Это же не только США, Канада и Россия?
Разделим страны на две группы. Пусть будут страны группы А – это страны, которые на международном уровне работают над текстом резолюции или декларации и годами спорят по поводу каждой запятой. Это Россия, США, Евросоюз и Канада. И там еще пару стран можно добавить в этот список. Эти страны делают все, что хотят, на своей территории. Они могут легализовать марихуану, независимо от того, что было принято на международном уровне, как это сделала Канада. Могут жестко криминализовать, как Россия, или декриминализовать наркотики, как Португалия.
Страны группы А предоставляют финансирование каким-то другим странам. США, как я уже говорила, оказывают финансовую помощь Латинской Америке. Россия имеет финансовое влияние на Беларусь, Кыргызстан, Армению, Казахстан и т.д. И это объясняет, почему там все наши попытки адвокации чаще всего оказываются неудачным. Бьются страны группы А за свое политическое влияние над странами группы Б.
И вот в 2019 году пройдет очередная Встреча высокого уровня в Вене. Что от нее можно ждать?
Новая декларация – это какая-то новая цель. Мы бы хотели, конечно, чтобы они приняли декларацию, где цель – улучшение здоровья людей, употребляющих наркотики. Но нет, этого не будет. Нового плана действий, скорее всего, тоже никакого принято не будет. Думаю, встреча ограничится резолюцией.
Тогда зачем о ней вообще разговаривать?
На мой взгляд, эта встреча все-таки важна для нас. Потому что международное регулирование в области наркотиков, которое меняется за счет резолюций и деклараций и которые принимаются как раз в Вене во время работы Комиссии по наркотическим средствам, а также то международное финансирование, которое следует за их принятием, приводит в наши страны какие-то пилотные проекты. Это пилоты программ заместительной терапии, профилактики передозировок и т.д., которые появились не на пустом месте.
Вот, например, с нашим участием и по нашей инициативе была принята резолюция по налоксону. Это вынудило систему ООН впоследствии дать рекомендации по поводу выдачи налоксона на руки людям, употребляющим наркотики. Именно поэтому сейчас есть подобные программы профилактики передозировок в Центральной Азии, которые финансируются не только от частных доноров, но и на более высоком уровне.
Какие требования необходимо озвучить на встрече в 2019 году?
У нас, как у гражданского общества, к странам-участницам этой встречи должны быть четкие требования. Во-первых, отойти от цели «мир без наркотиков». Это совсем уже устарело, и пора избавляться от этого языка. В-вторых, полноценно оценить воздействие наркополитики на цели ООН в области укрепления здоровья, прав человека, устойчивого развития, мира и безопасности. И, в-третьих, покончить с карательными подходами и приоритизировать жизнь и здоровье людей.
